Заяц заговорил про свиней и захотелось поднять старую тему Нельсона.
https://ahilla.ru/nechayannye-svideteli/
*хрюшечка*
Все побежали к обрыву, а я запуталась ножкой в рыболовной сети, оставленной на берегу для просушки. Как рвалась я, пытаясь освободиться, думая, что нам привезли помои. Ведь я могла пропустить тот упоительно-счастливый миг, самый важный в жизни каждого существа, когда от запаха пищи впервые раздвигаются ноздри, что сулит отозваться в желудке тяжелым и сытым блаженством.
Кое-как выпутавшись, я, повизгивая от нетерпения, помчалась к утесу. Но можете себе вообразить мой ужас, когда вместо стада я увидела маленькие бледные островки, медленно уходящие под воду. Кое-где прыскали над поверхностью ножка или рыльце, но мои сородичи натыкались друг на друга и неуклонно опускались на дно. Хотела бы я знать, кто их туда столкнул. Или они прыгнули сами? По необъяснимой причине решились отправиться на тот свет? Грандиозное безумие, объявшее стадо, привело их к самоуничтожению.
Погибли все до единого.
Моя мама, сестры и братья (ну этих мне ни капли не жаль) и даже дядюшка Пинхас с мощными, чуть выступающими клыками, помогавший мне находить в земле съедобные корешки. А какие он умел делать грязевые ванны! Выкопает ямку, написает туда, помнет хорошенько, зароется поглубже, дозволив и мне понежиться чуток. Э, да что теперь говорить, если такой достопочтенный хряк канул в озере! Уцелела лишь я одна. Неприятность, лишившая, как казалось, лакомого кусочка, помогла мне остаться в живых.
Всю ночь я проплакала, скрывшись в гробнице. Дома у нас строят из камня, добывая его прямо под ногами, так что любое селение имеет подземное свое отображение в виде образовавшихся пустот, где хранят припасы жители деревни — будущие мертвецы. Когда же из будущих они превращаются в мертвецов настоящих, их хоронят здесь же, в отсеках, прорубая ниши в стене.
Я тихонько поскуливала от голода и страха. А в небе надменно светилась луна, в дымном шлейфе облаков вылезшая поглазеть на округу. Ее свет падал ко мне сквозь пролом одиноким белесым пятном, а снаружи растекался бледным туманом по полю, где еще виднелись следы небольших раздвоенных копытец.
Утром, почти ослепнув от слез (а у меня и без того крайне слабое зрение), я решилась идти на север, чтобы пристать к какому-нибудь стаду, готовому приютить сиротку. Двигаться на юг не имело смысла: чем ближе к Иерусалиму, тем меньше свиней в окрестностях.
Я шла вдали от больших дорог, спотыкаясь на кочках, перепрыгивая коряги, переходя вброд мелкие ручейки. Порой на меня находили приступы необъяснимой злобы, особенно при звуках доносившегося из селений смеха. Тогда я забиралась во дворы и сдергивала в грязь висящее на веревках белье. Эта шалость поднимала мне настроение, прибавляла бодрости. Мои маленькие, короткие ножки приобретали в тот момент необычайную силу, толкая меня на метры вперед. И я вспоминала жившего у нас во гробах шестипалого человека, нагого и заросшего, которого все называли одержимым. Он с легкостью разрывал любые веревки и цепи, которыми его пытались связать.
Но судьбе было угодно вознаградить меня за потерю. Разум мой получил незнакомую ранее силу. Понятия этого мира, доселе туманные, отчетливо предстали передо мной, так что я дивилась сама себе — как ясно я стала мыслить, какие стройные, временами пышные фразы слагались в моей голове, словно кто-то другой двигал теперь моими помыслами и конечностями.
А еще я приобрела дар различать человеческую речь, в чем я убедилась, подобравшись к путникам на привале, привлеченная запахом костра. Но сделала я это совершенно напрасно — меня почуяли их собаки.
