Говорят, свой стих о попугае Д. Руми писал с суфийской притчи о медитации на смерть. Когда душа разотождествится со всем, что подвержено смерти, она становится свободна.
История о купце, который отправился в Индостан, и о поручении, которое дал ему попугай.
За то купец один был уважаем,
Что он владел учёным попугаем.
Однажды, собираясь в дальний путь,
Купец из Индостана что-нибудь
В дар по желанию и по заслугам
Замыслил привезти родным и слугам.
Он домочадцев вопросил и чад,
Чему особо был бы каждый рад?
И каждый высказал своё желанье
Хозяину в печальный час прощанья,
Желанье высказал и попугай:
«Когда приедешь ты в мой отчий край,
Скажи всем индостанским попугаям,
Что я разлукой нашею терзаем.
Что, думая о них в своей неволе,
От горя я страдаю и от боли.
Скажи, что я от них совета жду,
Как пересилить мне свою беду?»
«Ты передай им,— продолжала птица,—
В неволе может всякое случиться.
Судьба не равно одарила нас,
И попугаи в свой счастливый час
Пусть, как о преждевременной утрате,
Воспоминают о своём собрате.
О тех, кто страждет, вспоминает друг,
Им облегчает бремя бед и мук.
Особо если друга звать Лейлою,
Что о Маджнуне думает порою.
Там где-то и кумир мой пестрокрылый,
Она, кого я звал своею милой.
Я, вспоминая о её любови,
Пью чашу полную своей же крови.
Пусть, обещанью данному верна,
Меня воспоминает и она.
Пусть в час веселья в память обо мне
Она слезу обронит в тишине».
Купец исполнить просьбу попугая
Поклялся, отчий край свой покидая.
И вот, когда тяжёлый караван
Путь одолел и прибыл в Индостан,
Купец увидел птиц счастливых стаю
И вспомнил то, в чём клялся попугаю.
И от того им передал привет,
Кто их не видел много-много лет.
Одна из птиц, исторгнув крик из горла,
Упала вдруг и крылья распростёрла.
Решил купец: «В том есть моя вина —
У них два тела, а душа одна.
Во мне несчастья этого причина,
Хоть в том моё незнание повинно.
Зачем никто не вразумил меня,
Что птица павшая — моей родня.
Напрасно я исполнил порученье,
Принёс невинным птицам огорченье».
Язык людей — железо, слово — камень,
От их касанья возникает пламень.
Mеж ними нам нельзя вносить раздора
Бахвальства ради или ради спора.
Пусть слово — благо, всё же иногда
От слова меньше пользы, чем вреда.
Хоть в поле хлопковом темно, а всё ж
Не зажигай огня, иль всё сожжёшь.
Речь не обдумывают лишь тираны,
Словами подданным наносят раны.
Ведь слово может мёртвых оживить
И целый мир в пустыню превратить.
Бывает, что одно и то же слово
Терзает одного, целит другого.
Чем путь земной твой ни был бы отмечен,
Воздержан будь во всем, тем боле в речи...
Mеж тем торговлю завершил купец
И в отчий край вернулся наконец.
Припомнил он пред тем, как возвращаться,
Желания всех чад и домочадцев.
«Свершил ли то, что я тебя просил?» —
Так попугай хозяина спросил.
Сказал хозяин: «Что просил, свершилось,
Хоть ваша тайна мне и не открылась.
А сам я каюсь, что дурную весть
В край индостанский взялся я принесть.
О том, как сердце у тебя томится,
Тебе подобным рассказал я птицам.
И, сострадая боли и неволе,
Одна из птиц, упав, не встала боле.
Как бы о птице я ни сожалел,
Что мог я сделать, глуп и неумел?
Пустивши слово, как стрелу из лука,
Ни смысла нам не возвратить, ни звука.
Нам удаётся обуздать обвал
В горах, пока он силы не набрал».
Рассказ услышав, попугай учёный
Поник внезапно в клетке золочёной.
Он задрожал, упал и замер странно,
Как родственник его из Индостана.
Узрев, что птице наступил конец,
Чалму поспешно размотал купец.
И, потеряв последнюю надежду,
Он с горя начал раздирать одежду
И причитать: «Ты был сладкоголос,
Зачем же нынче горе мне принес?
Ужель теперь вовек мне не случится
Твоё услышать пение, о птица?
О мой любимец, о мой райский сад,
Ужель, уйдя, ты не придешь назад?
Таких, как ты, созданий без изъяна
Быть не могло и в рощах Солеймана.
Хоть я тебя задешево купил,
Ты был и дорог мне, и сердцу мил.
Недаром говорят: у *клубка*
Нет горя больше, как от языка.
О мой язык, страдаю каждый день я,
Но исполняю все твои веленья.
Ты — и добро, что дом мой наполняет,
И кара, что огнём его сжигает.
Ты иногда мой самый первый друг,
И иногда — беда моя, недуг.
Губящий и спасающий меня
Сам и добыча ты, и западня.
Порой посредник ты, стена порою
Меж истиною и моей душою.
Ты, натянувши ненависти лук,
Мне в грудь свою стрелу направил вдруг,
Когда в саду разлуки и насилья
У бедной птицы опустились крылья!
Иль скрылась птица на пути далёком
Oт завершенья странствия к истокам?
Она отвергла совершенства путь,
Где познаётся жизни смысл и суть.
Я понимаю: в том моя вина,
Зашла за тучи ясная луна.
А возжелавший крови лев разлуки,
Её забрав, меня обрёек на муки».
Купец, лия потоки горьких слёз,
Немало слов невнятных произнес.
Бывает: чтоб на дне не очутиться,
За щепку тонущий готов схватиться.
Он тщится руки из воды тянуть,
Надеясь, что поможет кто-нибудь.
И правда, лучше биться безнадежно,
Чем с тем смириться, что принять неможно.
Весь день слезами исходил купец,
Но всё ж угомонился наконец.
От мёртвой птицы он очистил клетку,
А та возьми да и вспорхни на ветку!
Так высоко, что солнце в изумленье
Вдруг замерло, прервав круговращенье.
И сам купец остолбенел в тот миг,
Но тайны попугая не постиг.
Спросил купец: «Скажи, какою ловкой
Ты ныне ослепил меня уловкой?
Какой тебе, затмив пред нами свет,
Собрат из Индостана дал совет,
Что сам принес я, сто стерпев невзгод,
Себе в убыток, а тебе в доход?»
«Мне весть из дальних стран прислали братья,
Чтоб перестал вас пеньем услаждать я.
Закон для попугаев с давних пор:
Чем звонче голос, тем прочней запор.
И, мёртвым притворившись, может быть,
Дал знак мне брат, как должно поступить.
Прощай, хозяин мой, твоя забота
Меня от пут избавила и гнёта».
Сказал купец: «И ты передо мной
Открыл своим поступком путь иной.
За то храни тебя Господня милость,
Что предо мною Истина открылась.
Ты дал урок мне, а теперь прощай,
Мой в Индостан летящий попугай
Поэтому Будда и говорил: "Из всех животных самое величественное - слон. Из всех медитаций медитация о смерти - наилучшая (наивысшая)
