общество сегодня настолько невротизировано, что малейший раздражитель выбивает невротика из колеи, и это, на мой взгляд одна из основных причин роста к-ва разводов.

вы посмотрите что с людьми творится, им же сказать ничего нельзя!
у них неадекватные реакции на малейшую критику, на непринятие их мнения,
и как они могут ладить в семье при таком уровне невротизации?
это же не люди, а натянутые пружины, готовые лопнуть в любой момент.

О, благодарю за абсолютно точный ответ.
У нас в храме, кто как, кто в маске, кто нет, кто как хочет. Батюшки только исповедуют в масках, служат конечно без. Но в разных храмах разные правила, а вернее в епархиях, в нашей нет никаких строгих ограничений.

Слушай, а причащают как? Как положено или маразм с одноразовыми ложечками?
Просто мне до церкви на автобусе остановки три ехать, а здоровье не очень, не хочется впустую прокатиться.

Спасибо за информацию. Может и соберусь в воскресение, если жив буду.

А ты как? Все воюешь с клятыми "модернистами"?
Кстати, поясни мне, кто такие эти "модернисты" в твоем разумении?

А ты не читала книгу священника Сергия Желудкова "Литургические заметки"?

Кстати это ведь католики аж до 20-го века выступали за то, чтобы богослужение велось только на трех языках. Еврейском, греческом и латыни. Православные всегда переводили богослужение на национальные языки.

Ну я твоих вкусов не знаю. Дал бы тебе ссылку, но тут система не пропускает ссылки у незарегенных.
Вот оглавление.

Оглавление, составленное автором:

1-4 Некоторые общие принципы

5-7 Язык русского церковного Богослужения

8-13 Церковная музыка

14-27 Типикон и вечернее Богослужение

28-30 Церковная проповедь

31-45 Божественная литургия

46-47 Акафисты

48-63 «Требы»

64-66 Архиерейская служба

67-74 Современные новшества и потребности

75-79 Духовенство и церковный народ

80-81 «Инославные» впечатления

Вот скопирую тебе один отрывок, дальше думай сама. Это кстати не сейчас написано, а лет 60 с лишним назад.

Язык русского церковного Богослужения

5

«...Речь моя идет не о переводах, а о новом творчестве, которое на языке другой эпохи невозможно. Церковные песнетворцы писали на языке своего времени — конечно, не на рыночном, а на торжественном. Златоуст онемел бы, если бы ему поставили условие — говорить языком эпохи Гомера. Это вдвойне действительно по отношению к языку церковно-славянскому, который представляет собой соединение греческой грамматики со славянскими корнями и на котором за тысячу лет ничего кроме переводов и не было написано. Когда мы читаем, например: «О ужасного начинания!» или «О радости оныя!» — мы переносимся не в одну другую эпоху, а сразу в две другие эпохи и не знаем, что нас более трогает — пафос грека или смирение русского переводчика: оба они молятся с нами... На этом священном «дву-языке» можно при помощи словаря «составлять» что-нибудь, как делали мы это со службами русским святым и акафистами. Но это будет еще не творчество, а только имитация или пародия. Неужели с греками навсегда кончилось словесное творчество в Церкви? И как войдет наш великий, правдивый, могучий, свободный русский язык в русское церковное Богослужение?...» Из письма, 1957

Надо иметь постоянно в виду, что по словесному содержанию у нас собственно не русское, а целиком греческое церковное Богослужение. Для перевода его и построился    в    свое    время    специальный    церковнославянский  язык.  Торжественный,  звучный,  священный язык — идеальный подстрочник греческих текстов. Когда мы рассматриваем наши главные, наиболее употребительные церковные песнопения — мы убеждаемся, что лучше перевести их было невозможно:

Христос воскресе из мертвых
    Смертию смерть поправ
    И сущим во гробех
    Живот даровав.

Невозможно было бы никак лучше перевести и этот (хочется назвать его гениальным) кондак преподобного Романа Сладкопевца:

Дева днесь Пресущественнаго раждает
    и земля вертеп Неприступному приносит
    Ангели с пастырьми славословят,
    волсви же со звездою путешествуют.
    Нас бо ради родися
    Отреча младо, превечный Бог.

Или этот древнейший христианский гимн, известный уже в III веке:

Свете тихий
    Святыя славы
    Безсмертнаго Отца Небеснаго,
    Святаго, Блаженного —
    Иисусе Христе!
    Пришедше на запад солнца,
    Видевше свет вечерний,
    Поем Отца, Сына
    И Святаго Духа, Бога.
    Достоин еси
    Во вся времена
    Пет быти гласы преподобными —
    Сыне Божий,
    Живот даяй,
    Темже мир Тя славит.

Перевод положен на ноты, причем некоторые композиции чудно хороши... Одно это должно остановить всякое намерение «исправлять» перевод, уже соединенный с музыкой. Да и как исправлять? «Свете тихий» — нельзя было лучше перевести, истолковать прилагательное, выражающее по словарю радостность, веселость, доброе настроение. Догадываюсь, что здесь перевод даже лучше оригинала, особенно если почувствовать еще и скрытую антитезу страшному, опаляющему свету неприступного Божества до христианства... «На запад солнца» — можно было бы сказать: «К закату солнца», но это был бы уже не церковно-славянский, а русский, разностильный и притом худший перевод. «Пет быти гласы преподобными...» «Живот даяй...» Можно перевести это лучше, но опять-таки уже только по-русски, с нарушением стиля и музыки. Нет, ничего уже тут нельзя изменить, это подобно древней иконе, которую можно только комментировать, — и это прекрасный повод для очень содержательной церковной проповеди.

Преобразился еси на горе, Христе Боже,
    Показавый учеником Твоим Славу Твою,
    якоже можаху.
    Да возсияет и нам, грешным,
    Свет Твой присносущный.
    Молитвами  Богородицы.
    Светодавче, слава Тебе!

Здесь «якоже можаху» значит: как только они могли, в меру их способности восприятия показана была ученикам Божественная слава Христа. Надо объяснить это в проповеди; но невозможно было бы в церковно-славянском переводе изложить это никак иначе.

Один из воскресных «тропарей по Непорочнах»:

Почто мира с милостивными слезами,
    О ученицы, растворяете?
    блистаяйся во гробе ангел
    Мироносицам вещаше:
    Видите вы гроб и уразумейте:
    Спас бо воскресе от гроба.

Женщины плачут, и слезы жалости смешиваются с ароматами, которые несут они ко гробу Господню. Слова об этом поэт вкладывает в уста ангела, вестника Воскресения у пустого гроба... Это нельзя было никак иначе перевести, это можно только объяснить в проповеди, которая может на этот текст быть прекрасна.

Еще пример:

...а може вси человецы пойдем,
    надгробное рыдание творяще песнь:
    аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя.

Обычно мы понимаем это так, что вот — надгробное рыдание сопровождаем мы покорным «аллилуйя».  И только специальным объяснением можно нам растолковать, что это значит.

Это значит: надгробное рыдание творяще песнью, прославляющей Бога. Надгробный плач становится гимном хвалы. В нашей безутешной скорби о почившем мы переживаем такую любовь нашу к нему, такую любовь его к нам, возносимся на такую духовную высоту, что приобщаемся к самой Божественной Жизни... Обычно в церковных нотах «аллилуйя» звучит мрачно, музыкально повторяет «рыдание». Это неправильно, здесь должен быть прорыв к свету. Попытаюсь нарисовать это на нотах; что-нибудь вроде вот этого. [...]

Как перевести это иначе? «Претворяя в песнь»? Это будет не лучше, ибо еврейское «Аллилуйя» («слава Богу») остается все равно ведь не переведено. Надо примириться с тем, что глубочайший смысл этих слов будет доступен только тому, кто услышит их разъяснение. Подобным же образом пение «вечная память» будет воспринято случайным посетителем храма только как «вечная слава» и тому подобная похоронная ложь. Истинное значение «вечной памяти», как вечной жизни со Христом в Боге, может быть усвоено только в церковной проповеди.

Не умножая больше примеров, в общем должно признать, что в лучших, простых, наиболее употребительных песнопениях церковно-славянский перевод достаточно понятен, отдельные же трудные места их должно разъяснять и комментировать в церковной проповеди. Музыка и проповедь — только в сопровождении этих искусств живет и сегодня для нас греческая церковная поэзия в славянском подстрочнике. Приведенные выше драгоценные тексты звучат в полную силу только в хорошем пении. По сути дела, мне надо было бы писать их на нотах, а если читать вслух — то только в распевной мелодии... Подобным образам и смысл их может быть до конца раскрыт только в хорошем комментарии. А так как «живая» проповедь для столь многих из нас сегодня не по силам, то встает насущная потребность в церковном учительном чтении. Об этом — потом, ниже.

Совсем другое дело — византийская поэзия позднейших времен с особенно сложной грамматической конструкцией. Здесь церковно-славянский подстрочник часто совершенно непонятен нашему слушателю в храме, и он воспринимает, например, чтение тропарей канона просто как звуковой аккомпанемент в церковной молитве из каких-то благоговейно произносимых слов с каким-то неизвестным священным смыслом... Если это текст глубокого содержания, то его ценность может пригодиться в церковной школе, в философском сочинении — но только не в церковном Богослужении. Однако при такой ревизии обнаруживается, что эти трудные тексты очень часто бывают и совершенно ничтожны по содержанию. Только один пример — Экзапостиларий X из воскресной всенощной:

    Тивериадской море с детьми Зеведеевыми,
    Нафанаила с Петром же и со другима двема
    Древле, и Фому имяше на лове: иже Христовым
    повелением одесную ввергше, множество извлекоша рыб:
    Его же Петр познав, к Нему бродяше, имже третие
    явлейся, и хлеб показа и рыбу на углех.

Что это? Это непонятное и, по всей видимости, и в оригинале бездарное изложение евангельского текста (по Иоанну, гл. 21). Очевидно, что оно не заслуживает никакого объяснения, и можно уверенно предсказать, что текст этот просто выпадет из употребления, как и другие ему подобные, в процессе сокращения словесного содержания русского церковного Богослужения. Об этом — потом, ниже.

Есть еще церковно-славянские тексты, которые являются не переводами, а сочинениями русских авторов. Обычно они более или менее достаточно понятны, но по содержанию представляют собою только посредственные стилизации и перепевы. Дело в том, что неоценимо прекрасный для переводов с греческого, церковно-славянский язык оказывается совершенно непригоден для оригинального творчества. За тысячу лет русский человек не написал на церковно-славянс-ком языке ничего подлинно художественного, гениального. И вперед не напишет. В качестве курьеза привожу только один пример — сочинение одного нашего благочестивого современника. «Тропарь преподобному Франциску Ассизскому»:

Яко луна пресветлая, слава твоя, отче преподобие прииде от Запада даже до Востока. Ты бо нищете святой обручился еси, любовь Христову проповедал еси, благодать Святаго Духа стяжа. Темже вся вселенная на Западе и на Востоце славят тя, отче Иоанне Франциске (так), пречудне, любве и благодати сосуде благоухание.

Новое русское литургическое творчество, достойное этого имени, может осуществиться только на русском языке. Собственно, русский язык присутствует уже и сегодня у нас в храме — в церковной проповеди, а завтра должен появиться в учительных чтениях и в новых молитвах (об этом — потом, ниже). Конечно, это будет торжественный, несколько «славянизированный» русский язык. Но все это пока будет «проза». Говорить же о будущей русской церковной поэзии — это значило бы пытаться вообразить присутствие в Русской Церкви великих художественно-творческих сил, а также и какое-то неведомое нам изменение самого стиля и музыки русского церковного Богослужения.

6

«Чтения из священного Писания» — древнейшая и важнейшая часть церковного Богослужения. У нас на Руси мы сохранили чтения, но в огромной степени утратили слушание, то есть понимание чтений. Обычно совершенно непонятны ветхозаветные паремии. Чтения псалмов понятны только местами, причем тогда в распевном церковно-славянском чтении они звучат лучше, чем это был бы русский перевод с еврейского. Огромное же количество текстов церковно-славянской Псалтири непонятны и представляют собою словесный балласт, который, по всей вероятности, должен будет выпасть в будущем развитии русского церковного Богослужения.

И чтения из Нового Завета в нашем церковно-славянском подстрочнике понятны только местами. Редкое чтение в храме Евангелия и особенно Апостола проходит без того, чтобы тебя — читающего — не посетило ясное сознание, что тебя не понимают или понимают даже превратно:

Мф. IV, 10: Иди за Мною, Сатано
                     Отойди от Меня, Сатана.

Мк. IX, 15: И абие весь народ видев Его ужасеся, и пририщуще целоваху Его.
                    Тотчас, увидев Его, весь народ изумился, и, подбегая, приветствовал Его.

Мк. X, 22: Он же дряхл быв о словеси...
                   Он же, смутившись от сего слова...

Мк. XIV, 4: Почто гибель сия мирная бысть?
                     К чему сия трата мира?

Лк.  V, 29: И сотвори учреждение велие в дому своем.
                     И сделал Левий в доме своем большое угощение.

Лк. XIV, 2: И се человек некий, имый водный труд, бе пред Ним.
                     И вот, предстал пред Ним человек, страждущий водянкой.

Лк. XX, 46: Внемлите себе от книжник...
                     Остерегайтесь книжников...

Ин. VI, 55: ... и кровь Моя истинно есть пиво.
                    ... и кровь Моя истинно есть питие.

Ин. XXI, 12: Ни един же смеяше от ученик истязати Его...
                       Из учеников же никто не смел спросить Его...

Деян. II, 42: Бяху же терпяще во учении Апостол...
                       И они постоянно пребывали в учении Апостолов...

Деян. XVIII, 3: ... и зане единохудожником быти им, пребысть у них и делайте: бяху бо скинотворцы хитростию.
                          ... и по одинаковости ремесла остался у них и работал: ибо ремеслом их было делание палаток.

Деян. XIX, 9: ... отлучи ученики по вся дни стязаяся во училищи Мучителя некоего.
                         ... отделил учеников и ежедневно проповедовал в училище некоего Тирана

I Кор. VII, 12: Аще который брат жену имать неверну, и та благоволит жити с ним да не оставляет ея.
                         Если какой брат имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее.

I Кор. XI, 30: Сего ради в вас мнози немощни и недужливи, и спят доволни.
                        От того многие из вас немощны и больны, и немало умирает.
    И т. п.

Один благочестивый христианин рассказывал мне, как, живя в Эстонии и посещая эстонско-русский храм, он с живейшим интересом ожидал всякий раз чтения Евангелия на эстонском языке, который для него, русского человека, был понятнее церковно-славянского перевода... Приходится признать таким образом, что русский народ — это единственный в мире народ, который не слышит в храме Писания на вполне понятном ему языке.

общество сегодня настолько невротизировано, что малейший раздражитель выбивает невротика из колеи,.

Аха) интересно, каким образом паремии были напечатаны на русском языке или он сам перевел, этот батюшка? Какая- то мутная история.

Я в курсе, что такое паремии, дело - то не в этом.
У батюшки должны быть богослужебные книги, которые он использует на службах и они должны быть на церковно- славянском и не на каком другом языке.
Вот и интересуюсь, как он откопал русский текст?

У нас все читают на ц- сл., у нас ничего не читают по русски в Московском Патриархате! Что за глупость вы мне пишите? Пораньше я приду или позже, я все равно все службы наизусть знаю, потому что постоянно на них хожу четверть века! Вы мне видео выложите, где вы такое новшество видали, а я прокомментирую.

Ну в Питер я же не поеду специально слушать, а вот как вы это докажите? Даже Евангелие читают на русском! Надо же, это треш. Хотя наш Патриарх всегда говорил о недопустимости перехода на русский язык.
Найдите мне подтверждение.

Да при чём тут мои мечтания. Про канонические преступления нашего духовенства я знаю не хуже вашего и про служения с католиками и экуменические молебны. Так это все на их совести, им и отвечать перед Богом. Я же хожу в православный храм с обычными традициями, где читают службы на ц- сл. и строгие священники, где и епиимью наложат и могут не допустить к Причастию.
Вот не знаю, как где, но я когда 20 лет жила в Москве, то во многие храмы ходила и нигде не слышала, чтобы службы читались на русском языке.
А вопрос я постараюсь выяснить.