Это из католического источника?
Вы не знаете как найти книгу какого то католического святого о крови причастии? Как она называется кто ее написал?

Поэтому, нужно ясно осознать, что именно Россия должна быть выбрана, отделена. На самом деле это великая честь. Это не унижение русского народа, или России, как страны, коли на то пошло. На самом деле это великая честь быть избранным Небом, чтобы быть особо специальным образом посвященным Пренепорочному Сердцу Девы Марии.

В Нью Йорке, несколько лет назад, было совершено убийство в Соборе Святого Патрика. Тогда кардинал должен был пойти туда и снова благословить, переосвятить это здание опять для служения Богу, так как в этом месте было открыто совершено серьезное преступление против человека и против Бога.

Аналогично, в России было совершено великое преступление против русского народа и против Бога. В силу чего ресурсы (как человеческие, так и природные) этой великой страны были приспособлены, были захвачены, сатанинскими силами для борьбы против Бога по всему миру.

Возвращаясь к Апостолам, вспомним, что Наш Господь сказал им: “дана Мне всякая власть на небе и на земле. Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа…” (Мф.28:18-19). Они могут посвятить нацию. На это им не нужно испрашивать разрешения России.

С другой стороны, Посвящение России должно быть колоссальным событием, потому что, когда вы увидите почти мгновенное обращение России, это будет нечто, что войдет в историю, чего верующие заодно с неверующими не смогут не заметить. Это будет немедленным отказом России быть нацией, ведомой атеистами против Бога, будь то грубый коммунизм или практический атеизм Запада. Суть в том, что (когда произойдет обращение России) они повернут с этого направления на 180 градусов, в противоположном направлении, став пламенными, верующими, церковными католиками. И с этого момента они будут распространять свою церковность по всему миру, чтобы весь мир сделать католическим.

Это заметит каждый независимо от цвета, характера, или убеждения. Очевидно, что это еще не произошло. То, что мы видим, это политические изменения — одно за другим. Все это — небольшие экономические реконструкции.

Father Gruner's interview

Используя аналогию, можно сказать, что Евхаристия является для нас, христиан, солнцем. Солнце — это источник животворящей энергии. Там, куда не проникают солнечные лучи, нет жизни. Жизнь не развивается в темноте. Если христианин не участвует в Евхаристии, то жизнь его веры постепенно замирает, как замирает растение, лишенное света.

В первые столетия христианства, в эпоху больших гонений христиане всегда собирались на "ломание хлеба" вопреки запретам и угрозам преследователей. Перед лицом судей они отважно отвечали, что не могут не принимать участия в Евхаристии, поскольку являются христианами. Многие из них приняли мученическую смерть за верность Евхаристии. Так было и в периоды всех последующих преследований. Евхаристия в течение всех двадцати веков христианства всегда оставалась в центре литургии Церкви, она была не только "первой молитвой", но и "вершиной молитвы Церкви".

Почему?

Потому что Евхаристия является представлением и напоминанием самого важного момента в истории спасения: смерти и воскресения Иисуса Христа. Евхаристия — это наисвятейшая Жертва Церкви, в которой Иисус Христос, наш единственный Священник, однажды уже пожертвовавший себя на кресте за спасение всего мира, снова повторяет и воспроизводит свою жертву. В Евхаристии Иисус беспрестанно отдает себя в руки Отца для нас и за нас. В этом акте, когда Сын отдает себя Отцу, участвует вся Церковь, участвует каждый из нас.

Отделенные Тело и Кровь Иисуса, представляемые в виде хлеба и вина, являются подлинными знаками Иисусовой смерти на кресте. Смерть Иисуса, исполняемая в Евхаристии, постоянно свидетельствует нам о наивысшей любви Бога к человеку. Евхаристия является живым осуществлением слов Иисуса: Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Ин 3, 16).

Сила всякой любви измеряется величиной подарка. Любовь Бога к нам бесконечна, как бесконечным является дар, пожертвованный нам Отцом в Иисусе Христе. Если мы распознаем (скорее сердцем, чем умом) эту бесконечную любовь Отца, то поймем подлинное значение Евхаристии. С другой стороны, созерцание Евхаристии, живое участие в ней может приблизить к нам бесконечную любовь Бога.

Евхаристия не только свидетельствует о бесконечной любви Бога к человеку, но и наполняет христианина этой самой любовью. Благодаря Евхаристии христианин может любить той любовью, которой любит его сам Бог. Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей (Ин 15, 9). Благодаря Евхаристии мы пребываем в любви самого Бога. И хотя любовь христианина не является бесконечной, как любовь Бога, она все же остается любовью той самой природы, что и любовь Бога. Хрупкая и слабая человеческая любовь в Евхаристии становится божественной. Благодаря ей "Тело и Кровь Христа расходятся по нашим членам. Так мы становимся частицей Божественной Природы, Божьей любви" (св. Кирилл Ерусалимский).

Для христианина Евхаристия является источником всякой любви: любви к Богу, к людям, к миру, к себе самому; любви дружеской, супружеской, родительской, священнической, монашеской; любви, осуществляющейся в каждом призвании и жизненном положении. Евхаристия призывает христиан любить так же, как любил Христос, который отдал за нас свою жизнь (1 Ин 3, 16). Такое отношение к любви — любви, отдающей жизнь, — возможно только тогда, когда, благодаря Евхаристии, христианин проникнется логикой любви, измеряемой даром.

Любовь измеряется даром. Мера любви — это мера дара. А наибольшим даром всегда будет дар жизни. Иисус говорит: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15, 13). Чем большей является жертва, приносимая любимому человеку, тем большей оказывается любовь.

Евхаристия неустанно ставит перед нами вопрос о сущности нашей любви, о том, на чем она основана: только ли на наших человеческих потребностях и ощущениях или на чем-то большем. Что в ней преобладает: только ли поиск ощущений, впечатлений, желание изведать что-либо новое или потребность жертвенного труда для Бога или другого человека? Мы можем проверять и измерять нашу любовь к Богу, к ближним, к миру и к себе самим, глядя на нашу жертву и труд, с ней связанный.

Настоящая человеческая любовь не измеряется только лишь чувством. Чувство сопутствует любви как важный ее элемент, но не является ее сущностью, ибо чувство само по себе изменчиво, непостоянно и слепо. Нередко случается, что любящие вначале друг друга "до безумия", но только чувственно, спустя некоторое время так же "до безумия" ненавидят друг друга. Ненависть часто оказывается лишь обманутым чувством любви, разочарованем в потребности любить. Легко возненавидеть человека, которого любишь, если эта любовь опирается только на желание удовлетворить всевозможные человеческие потребности. Хотя бы некоторое чувственное постоянство всегда необходимы для любви. Такое постоянство является плодом эмоциональной упорядоченности. Речь идет не только об упорядочении чувств, связанных с любовью, но обо всех человеческих чувствах, потребностях и желаниях. Только имея эмоциональную свободу мы сможем питать друг к другу те чувства, которые были у Иисуса Христа (ср. Рим 15, 5). Чем больше наша эмоциональная свобода, тем больше мы похожи на Иисуса в любви.

Участвуя в Евхаристии, которая воспроизводит наивысшую жертву, приносимую Богом, христианин должен спрашивать себя: "А чем жертвую я ради любви к Богу, к людям и себе самому?" Если в любви недостает жертвенного отдавания себя, если мало самоотречения, чтобы приблизиться к другому, то такие заверения в любви оказываются пустыми словами.

Устранение в последнее время Церковью накопившихся в течение веков излишне формальных и строгих предписаний многие христиане восприняли как "снижение" требований, связанных с христианством. Христианство не имеет уже существенного влияния на наше существование, поскольку часто недорого нам стоит.

Евхаристия ставит нам вопросы: Какое влияние имеет Евангелие на наши желания, решения, действия? Формирует ли оно стиль нашей жизни, наши потребности, запросы, труд, отдых, наше отношение к ближним? Говорит ли нам о чем-либо Евангелие в критические моменты нашей жизни: в случае конфликтов с другими людьми, когда что-либо угрожает нашим личным интересам, в жизненных неудачах, в минуты тоски, страха за себя и свое будущее, в искушении отчаянием и т. п. ? Иными словами, существует ли связь между Евхаристией и нашей повседневной жизнью?

Христианин — это человек, который решается дарить себя, стать жертвой, чтобы победить самого себя. Евхаристия — жертва Иисуса Христа — дает нам способность одержать победу над собой, ведь она является воспроизведением не только распятой любви, но также и любви воскресшей. Если нас часто одолевают различные страсти — самолюбие, страх, сибаритство, чувственность, гордыня, жажда возмездия и т. п., — то именно потому, что наше участие в Евхаристии оказывается слишком формальным, слишком внешним.

Нам следует учиться такому участию в Евхаристии, которое становилось бы для нас "школой настоящей любви". Евхаристия должна привести нас от желания получать любовь других к желанию жертвенной отдачи себя другим, от "любви нуждающейся" к "любви дарящей" (К. С. Льюис).

Благодарим ли мы Бога за дар Евхаристии, за то, что Иисус Христос реально вводит нас в Мистерию любви Отца к нам? Просим ли о том, чтобы в глубине нашего сердца мы сумели обнаружить, что "в Евхаристии доброжелательная и бескорыстная воля Бога к спасению всех людей становится наличной, осязаемой и видимой"? (К. Ранер SJ). Просим ли мы о том, чтобы Евхаристия стала для нас центром всей нашей внутренней жизни, вершиной нашей молитвы, точкой пересечения наших человеческих усилий, борьбы и жертвы? Молимся ли мы о великой любви к Евхаристии, которая будет выражаться в непрерывном углублении этой "великой тайны веры"?

Спасибо, пойду прочитаю, может конечно это не она, не знаю.

Спасибо, меня влечёт мистицизм, но я понимаю, что вера и мистицизм не совместимы. Про католизацию России это врядли получиться, у нее в крови православие, не знаю смогли ли протестанты перьев нащипать или нет…

Спасибо, начала ту читать, к сожалению я медленно читаю, потому что *впадаю в размышления*, появлюсь позже, но уже не сегодня.

Прочитал.

Есть еще Томас Мертон. Томас Мертон (1915-1968) - всемирно известный духовный пи­сатель, монах-траппист, священник.

«Семена созерцания» — одна из его лучших книг о духовной жизни. Как писал он сам, «если по­добные книги и достигают цели, то человек над этим не властен. Попробуйте читать её, возводя ум к Богу, потому что она написана в Его присутствии. Если вам это удастся, она увлечёт вас и вы, быть может, получите пользу — уже не стараниями автора, а по Милости Божией. Если же — нет, то вы по крайней мере узнаете что-нибудь для себя новое».

Книга, которую вы держите в руках, примечательна тем, что только её одну Томас Мертон писал в два приёма. «Семена созерцания» были опубликованы в 1949 году, а «Новые семена созерцания» — в 1962 г. Первоначальный вариант был хорош и популярен. Его охотно переиздавали и переводили на разные языки. Однако сам Мертон был им недоволен. Он считал, что текст получился холодным, и опасался, что его примут за «руководство для начинающего созерцателя». Руководств он, конечно, не писал — хотел лишь поделиться тем опытом, который обрёл на нескончаемом пути к тайне Бога.

Вторая книга почти целиком вобрала в себя первую. Мертон слегка подправил старые главы, дополнил их и написал три новые: две о созерцании (что это такое и чем оно не может быть) и одну заключительную («Вселенский танец» многие считают одним из лучших его эссе). И ещё одно: во второй книге Мертон обращался ко всем христианам, а не только к католикам.

В созерцании мы не видим Бога, а знаем Его любовью, ибо Он — чистая Любовь, и когда мы любим Его ради Него Самого, мы опытно познаём, Кто Он и каков Он.

Истинный мистический опыт и всецелое отречение от всего внешнего Богу — это две стороны одной медали. Когда наши разум и воля свободны и не привязаны ни к одному из творений, их тут же наполняет Божественная любовь, — не потому, что таков порядок вещей, а потому, что Бог хочет дарить нам Свою любовь. «Всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестёр, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мф. 19:29).

Мы познаём Бога в ту меру, в какой обнажены, пусты и свободны от привязанности к творениям. Избавившись от всех прочих желаний, мы сполна вкусим нетленной радости. Бог дарует нам Свою радость не для нас одних. Если мы хотим обладать Им только для себя, то окончательно теряем Его. От Бога — лишь та радость, которая изливается из наших душ, помогая другим ликовать в Нём. (Только не думайте, что вы непременно должны видеть, как ваша радость переходит в чью-то душу. По домостроительству благодати Божией, мы часто делимся Божиим даром с теми, кого узнаем, только взойдя на небеса.)

В созерцании мы опытно постигаем Бога не только для себя, но и для других. Впрочем, если наш опыт действительно от Бога, мы отнюдь не спешим рассказать о нём кому-то ещё. Нам кажется, что, говоря о даре Божием, мы расточаем его, пятнаем чистую пустоту, в которой сиял Божий свет.

Нет человека стыдливей, чем созерцатель в тот момент, когда речь заходит о его созерцании. Иногда разговор об обретённом им опыте причиняет ему почти физическую боль. По крайней мере он никогда не скажет, что этот опыт — его собственный.
Но вместе с тем созерцатель искренне хочет, чтобы все кругом разделили с ним его мир и радость. По-новому воспринимая людское сообщество, он с тайной и тихой надеждой оглядывается вокруг, пытаясь угадать по лицу или голосу других людей, не призваны ли и они к тому же глубокому счастью и мудрости.

Он заговаривает о Боге с теми, в ком приметил познанные им самим свет, мир, внутреннее пробуждение и тайну. Если нельзя говорить, то он пишет; однако его созерцательная жизнь остаётся неполной без общения, дружбы, сопричастности.

https://esxatos.com/tomas-merton-semena-sozercaniya

Стремясь во всем следовать примеру Христа, католические мистики старались представить себя в образе Иисуса и пережить на своем личном опыте (натурально) все то, что он пережил. Но подражание Христу не должно было остаться чисто внешним. Оно должно было перерасти в мистическую «жизнь во Христе», которая способствует преображению личности как цели мистической практики.

Так же, как исихазм, католическое учение признает основным препятствием на мистическом Пути эгоцентрическое сознание. Франциск считал, что основной враг постоянно с нами, и не следует искать его в ком-то другом: «Немало таких, кто, согрешив или потерпев обиду, склонны винить врага или ближнего. Но это неверно, ибо каждый имеет в своем распоряжении врага, то есть тело, посредством которого он грешит. Потому блажен тот раб, который такого врага, доверенного ему во власть, всегда будет держать в плену и мудро от него охраняться; ибо, пока он так делает, никакой другой враг, видимый или невидимый, не сможет ему причинить вреда».

Основным методом психопрактики католические мистики, как и православные, утверждают любовь, потому что «из всех порывов и движений души любовь — то единственное, посредством чего создание, пусть и не на равных, может общаться с Создателем и возвращать что-то, напоминающее то, что было ему дано». Святой Бернар Клервосский учил, что Любовь, по сути своей, является самим Божеством и величайшим мистическим даром.

Любовь является взаимным стремлением Бога и человека друг к другу, во время которого происходит соединение двух энергий — божественной благодати и человеческой воли. Святой Бернар отмечает: «Благодать необходима для спасения; то же самое можно сказать и о свободной воле; но благодать дает спасение, а свободная воля получает его. Стало быть, мы не должны делить работу добра между благодатью и свободной волей; эта работа производится единым и неделимым действием их обеих; всю ее выполняет благодать, всю ее выполняет свободная воли, но работа второй проистекает из работы первой».

Всей своей жизнью святой Франциск Ассизский и его последователи призывали к искренней, безграничной любви к Богу и его творению. Первичной Франциск считал любовь к Богу, обращаясь к людям: «Я прошу всех моих братьев и министров, и прочих, чтобы они, не взирая ни на какие препятствия и отложив все заботы и попечения, любили Бога и служили Ему, и воздавали хвалу чистым разумом и чистым сердцем».

Также и св. Анжела говорила, что «Любовь Божия — величайшая из всех добродетелей, и без нее нет силы в молитве, и даже больше — без нее молитва тщетна и неугодна Богу, а остальные добродетели — бесплодны».

Вместе с тем, одной любви к Богу недостаточно. По мнению Бернара Клервосского, полнота Божественной любви реализуется только в Троице, то есть при условии участия Бога, души и ближнего. Любовь всегда должна быть обращена на людей, которые являются братьями и сестрами Христа по плоти. Для католической мистики характерна не пассивная любовь-наслаждение, а деятельная любовь и труд на пользу ближним, самоотверженное служение обществу. Св. Франциск говорил, что «блажен человек, который поддержит ближнего своего в его немощи, как сам бы хотел, чтобы тот поддержал его, если бы и он был в сходном положении».

Святой считал, что любовь не должна быть избирательной, и призывал любить всех: «И братья должны радоваться, общаясь с людьми ничтожными и презренными, с нищими и калеками, больными, прокаженными и уличными попрошайками». Он также призывал любить врагов своих, не осуждая их: «Пусть лучше не ищут у других их малых грехов, а в скорби душевной размышляют о своих». «Воистину, тот любит врага своего, кто не скорбит из-за обиды, которую тот причинит ему, но в глубине сердца, ради любви Божией, сокрушается о грехе души его. И делами являет ему свою любовь».

Перед своей смертью св. Анжела оставила такой завещание: «Сынки мои, старайтесь обладать любовью, без коей нет ни спасения, ни заслуги... И увещаю вас питать эту любовь не только друг к другу, но и ко всем людям.. . Я не оставляю иного завещания, кроме восхваления вам этой взаимной любви и глубокого смирения».

В то же время, Анжела предупреждала об опасности исказить смысл истинной любви: «Знайте, сыны, что в любви заключается как всяческое благо и заслуга, так и всяческое зло осуждающее и грех». И это зло заключается в том, что если человек «любит Бога затем, чтобы защитил Бог его от немощей и страданий телесных и от временных опасностей», то «любит он Бога только ради себя самого, ибо из тела своего и из самого себя делает себе Бога». «Есть и другие, которые считают себя любящими Бога и действительно любят Его, но любовью немощною и несовершенной. Ибо любят они Бога ради того, чтобы простил Он их грехи, освободил их от ада и даровал им славу рая, а не ради благости Его... Другие любят Бога, чтобы у них были утешения и сладости божественные и чувства духовные. Любят другие Бога, чтобы Он любил их... Ученые любят Бога, чтобы даровал Он им смысл, знание и разумение Писания».

Именно поэтому св. Бернар подчеркивал, что любовь должна оставаться бескорыстной, потому что «любви не нужны ни причины, ни плоды своего существования; она сама по себе — плод, сама по себе — наслаждение. Я люблю, потому что я люблю; я люблю в силу того, что я могу любить».

Руководствуясь концепцией «единства во Христе», католическая любовная мистика способствовала формированию интеграционной мистической традиции. Любовь к ближнему св. Франциск считал только частью той безграничной любви, которая своим таинством должна была объединить Вселенную. Святой видел пребывание Бога в каждом творении: проповедовал птицам, змеям, цветам, убирал с дороги и относил в безопасное место каждого червяка, не допускал попадания воды под ноги, и даже не позволял гасить пожары. А св. Анжела призывала любить все тварное: «лягушек, жаб и даже бесов».

Такая безусловная любовь, по мнению католических мистиков, приводит к абсолютному доверию и отдаче Абсолюту. Св. Анжела отмечала, что любящая душа считает «за ничто все прошедшее и даже все сотворенное и не заботится ни о немощи, ни о чести либо позоре, и так умиряется и успокоивается, что ни к чему не стремится, теряет желания». Душа начинает видеть в Божественном свете, «что Бог создал все в таком порядке и необходимости, что не слабеет она даже от Его отсутствия». Душа «довольна всем, что сотворил Он, и все снова препоручает Ему, как хорошо устроенное».

Плодом любви-доверия к Богу является молитва. Святая Анжела считала, что познание Бога невозможно без «искренней, чистой, смиренной, сильной, внимательной и настойчивой молитвы, каковая есть не только молитва уст, но и молитва сердца и духа и всех сил души». Молиться необходимо, чтобы получить все то, что нам необходимо, потому что сам Христос всегда молился.

Анжела говорила, что молитва должна осуществляться всей душой человека, «чтобы сердце наше в молитве было целостным, а не разделенным, ибо, если разделено наше сердце, теряем мы плод молитвы». Она выделяла три вида молитвы — телесную (словесную), духовную и сверхсущную. «Телесная всегда бывает со звуком слов и телесными движениями», и она помогает творить духовную молитву, потому что побеждает леность и сон. «Духовная молитва отсекает язык, так что не может он говорить, ибо дух так и настолько полон Богом, что ни о чем не может мыслить, кроме как о Боге». Только от нее возможен переход к молитве сверхсущной, «когда от этого размышления о Боге и наполнения Им душа так возносится, что расширяется за пределы своего естества и понимает о Боге более, чем может понять по своему естеству».

На первой ступени молитвы происходит концентрация воли, а вторая ступень имеет значение «молитвы внимания», которая способствует предельному сосредоточению сознания на Абсолюте. И только на третьей ступени достигается цель мистической практики — «соединение» с Богом.

Мистики были уверены, что истинная молитва дает все — веру, надежду, любовь, Божественный свет и благодать: «Молитвою же ты озаряешься, молитвою освобождаешься от искушений, молитвою очищаешься, молитвой соединяешься с Богом. Молитва — не что иное, как обнаружение Бога и себя». Благодаря молитве «полнее вливается благодать в душу и там растет», «и так увеличивается в душе Божественный свет». Так мистик обретает опыт мистического света.

Католической? Вряд ли станет. Она же атейская по сути своей

Россия по сути страна светская и это видно
А православие - от силы 5-10% от всего населения.
В 90е годы протестантизм имел шансы прижиться куда как мощнее, но и то не смог так массово.
А уж католичество не сможет точно

Как же многословны некоторые товарищи.
Но нет, России явно не светит стать католической страной. Атейской пока она и остается.

Для начала, Росиии нужно стать Россией, а точнее Московией - национальным государством. Потом - уверовать, принять Христа как Спасителя, осудить безбожный коммунистический режим и современный рашизм. Без покаяния нет развития. Вопрос о конфессиональной принадлежности не так актуален на данном этапе. В России современной нет и православия как такового, ибо РПЦ в расколе с мировым православием. А по сути РПЦ - отдел КГБ-ФСБ, часть государственного идеологического аппарата.